– У нее клеймо на плече, – тихо сказалд’Артаньян. – Нет, не французское – венецианское. Вид у него такой, словноего наложили довольно давно тому – и обладательница долго и старательнопыталась его свести всякими притираниями… Сейчас ей лет двадцать шесть… Онадолжна была натворить что-то серьезное, если ее заклеймили черт-те сколько летназад… Совсем молоденькой…

– Ваша правда, сударь, – вздохнул Планше. –За такие секреты и в самом деле могут глотку перерезать. Бегу укладываться…

«Ей просто некого послать за сообщниками, – размышлялд’Артаньян, подойдя к двери и чутко прислушиваясь. – А сама она вряд лирискнет бегать в одиночку по ночным парижским улицам. Несомненно, что-тоопасное замышлялось – но что? Она отослала прислугу, заранее принесла в спальнювино – значит, и слезы, и мнимое раскаяние, и просьбы о помощи… Все былопритворством… Но не зарезать же в постели меня она собиралась? А почему бы инет? Бывало и такое, даже в Библии написано… Но какова хрупкая кастелянша!То-то у нее плечи всегда были старательно прикрыты, даже тогда, в Лувре… Когдавернемся из Англии, обязательно расскажу все монсеньёру, он что-нибудь дапосоветует, а главное, дознается, за что в Венеции клеймят молодых девиц…»

– Надобно вам знать, сэр, – говорил трактирщик,удобно расположившийся на скамье напротив д’Артаньяна, – что поначалу этотпрохвост не был никаким таким герцогом Бекингэмом. Он был попросту ДжорджВилльерс, младший сын дворянина из Лестершира, и не более того, –обыкновенный сопливый эсквайр без гроша в кармане. Явился он во дворец припокойном короле, разодетый по последней парижской моде на последниеденежки, – фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! Много при дворе бывало прохиндеев,сами понимаете, возле трона они вьются, как, простите на скверном сравнении,мухи вокруг известных куч, – но такой продувной бестии до него еще невидывали, это вам всякий скажет. Уж не знаю как, но он быстренько втерся вдоверие к королю, начисто вытеснил старого фаворита, графа Сомерсета, – ипошел в гору, и пошел, будто ему ведьмы ворожили, а то и сам Сатана! Глядь – аон уж виконт! Оглянуться не успели – а он еще и маркиз! Проснулись утром – а онуже герцог Бекингэм, извольте любоваться! Верно вам говорю, душу не продавшинечистой силе, этак высоко не вскарабкаешься… Хвать – и он уж главный конюшийдвора, или, по новомодному титулуя, главный шталмейстер… Как будто чем плохстарый чин – «конюший», деды-прадеды не глупее нас были, по старинке господсановников именуя… Шталмейстер! Этак и меня, чего доброго, обзовут как-нибудьпо-иностранному, как будто у меня от этого окорока сочнее станут и служанкипроворнее! Глядь-поглядь – а этот новоиспеченный Бекингэм уже главный лордАдмиралтейства, то бишь, говоря по-вашему, военно-морской министр! Ах ты,сопляк недоделанный! Ведь, чтобы дать ему место, выгнали в отставку доблестногогосподина главнокомандующего английским флотом, разгромившего испанскую ВеликуюАрмаду! А знаете, чем он себя на этом посту прославил, наш Вилльерс? Даисключительно одной-единственной подлой гнусностью! Когда его карету обступилиматросы и стали просить задержанного жалованья, он велел похватать зачинщиков итут же на воротах вздернуть…

В ярости он даже пристукнул кулачищем по столу, отчегожалобно затрещала толстая дубовая доска, а бутылка и стакан перед д’Артаньяномподпрыгнули и зазвенели. Трактирщик был правильный – высоченный, широкоплечий,с мощными ручищами, толстым брюхом, полнокровным лицом и зычным голосищем.Именно такие хозяева постоялых дворов вкупе с трактирами и служат наилучшейрекламой своему заведению – испокон веков повелось, что путешественникотносится с подозрением к худому и хилому трактирному хозяину, потому чтовсякое ремесло требует от человека соответствующего облика. Кто пойдет лечитьсяк чахоточному доктору, кого развеселит унылый комедиант? Владелец постоялогодвора просто-таки обязан быть огромным и громогласным, развеселить гостейшуткой и развлечь интересной беседой, чтобы гость был за ним, как за каменнойстеной…

Владелец заведения под вывеской «Кабанья голова», гдеостановился д’Артаньян, всеми вышеперечисленными качествами обладал в самойпревосходной степени. Едва увидев его впервые, становилось ясно, что в комнатаху него порядок, воришки и карточные мошенники обходят трактир десятой дорогой –а что до гостей, то мало кто решится улизнуть, не заплатив…

Так что д’Артаньян отнюдь не скучал в ожидании заказанногожаркого – хозяин бойко болтал по-французски и еще на парочке языков, так чтогасконец уже узнал немало интересного об английских делах и высоких персонах.То ли хозяин «Кабаньей головы» был человеком отчаянной бесшабашности из тех,кто не следит за языком, то ли подобная вольность разговоров здесь была вобычае повсеместно – поначалу гасконец поеживался, слушая хозяина, ежеминутноожидая, что нагрянет полиция и утащит в тюрьму хозяина за откровенноеоскорбление земного величества, а его слушателей за невольное соучастие. Новремя шло, а сбиры так и не появились – пожалуй, здесь и в самом деле можнобыло толковать вслух об иных вещах не в пример свободнее, нежели на континенте…

– Бекингэм лебезил перед покойным королем, как самыйподлый льстец! – гремел хозяин. – Себя он униженно именовал псом ирабом его величества, а короля – Его Мудрейшеством. Мудрейшество, ха! Нашпокойничек, шотландец чертов, был дурак-дураком, и ума у него хваталоисключительно на одно: выжимать денежки из подданных. Яков, чтоб его на томсвете запрягли смолу возить чертям заместо клячи, торговал титулами идолжностями, словно трактирщик – колбасой и вином. Мало того, он даже изобрелновый титул – баронета. Не было прежде никаких таких баронетов, а теперь –извольте любоваться! За тысячу фунтов золотом любой прохвост мог стать этимсамым баронетом… Представляете, сколько их наплодилось? Кинь камень в бродячуюсобаку, а попадешь в баронета, право слово! Ну, а в Бекингэме он нашел себедостойного сообщника. Все королевство было в распоряжении фаворита, и егоматушка, словно лавочница, продавала звания и государственные посты… Вам, сэр,не доводилось видеть Бекингэма? Жаль, вы много потеряли! Сверкает алмазами ипрочими драгоценными самоцветами, что ходячая витрина ювелира, от ушей докаблуков…

Д’Артаньян взглянул на украшавший его палец алмаз герцога иподумал: «Ну что же, лично мне доподлинно известен по крайней мере один случай,когда герцог без особого сожаления расстался с одним из своих немаленькихсолитеров[18]… А впрочем, если подумать, ему это ничего и нестоило, если верна хотя бы половина того, о чем рассказывает хозяин. Разве самя испытываю горькие сожаления, давая Планше парочку су, чтобы сходил втрактир?»

– Вот только все его алмазы не прибавят ему доброгоимени, – продолжал хозяин. – Как был невеждой и безмозглым выскочкой,так и остался. Проходимец если и может чем похвастать, так это красотой иумением танцевать – но, воля ваша, а для мужчины и дворянина этого мало! Верновам говорю, все дело даже не в Бекингэме, а в покойном короле Якове, тупице иобирале! А молодой наш король Карл ничуть не лучше, если не хуже. Вот егостарший брат, принц Генрих, тот был совсем другой – многообещающий был юноша,тихий, благовоспитанный и ученый, не зря он у нас в Англии пользовался всеобщейлюбовью. Только так уж нам всем не повезло, что Генрих в девятнадцать летпростудился и умер от лихорадки – и на трон вскарабкался Малютка Карл, приятельБекингэма по кутежам и авантюрам… Представляете, как эта парочка развернулась,заполучив королевство в полное и безраздельное владение? Вон там, за столиком уокна, сидит молодой джентльмен из хорошей семьи, я вас с ним сведу, еслихотите, он многое может порассказать о дворцовых порядочках. Король наш толькотем и занимается, что воюет с парламентом, потому что господа из парламента какмогут мешают Малютке Карлу измышлять новые поборы. Но он все равно ухитряетсястричь Англию, как овечку. Он, изволите видеть, ввел налог с водоизмещениякорабля, налог с веса корабля и повышает эти налоги из месяца в месяц, как егодушеньке угодно. У меня брат корабельщиком в Ярмуте, у него три судна, так чтоя-то знаю… Малютка возродил ненавистные всем законы об охране королевских лесов– и под шумок присвоил себе чужие леса, отобрав их у законных хозяев. А чегостоит история с «корабельными деньгами»! Король решил собирать деньги насодержание государственного флота не только с морских портов, как исстариповелось, но и со всех графств Англии и даже с дворян…